Книга Джулия [1984] - Сандра Ньюман

покалеченную кисть и одним глазом увидела перед собой туфли с морщинками. У нее вырвались благодарные рыдания. Как же она его любит! О, наконец-то пришел! Но он поднял ступню и аккуратно, прицельно поставил ее точно на сломанную кисть. Вся жизнь Джулии застряла у нее в горле. Вся комнатушка состояла теперь из боли, из костей. Боль была такой всеохватной, что неминуемо должна была ее убить.

Туфля поерзала на месте, надавила сильнее, и Джулия вновь завопила. Значит, это еще не конец, значит, бывает еще больней!

— Умоляю, — выкрикнула она, — я не должна была… скажите, что я натворила? Я сделаю все, что хотите!

Другая туфля пнула ее в голову, и боль вспыхнула с кошмарной силой. Тем самым эта боль сообщала, что прекратить ее невозможно.

Голос Уикса спокойно произнес:

— Уортинг 6080-Ж. Категория В. На передержку для комнаты 101. Проходит по делу: Смит 6079-М, категория А.

Откуда-то издалека и сверху в нее впивались его глаза и щурились от наслаждения. Это было сытое паучье лицо, с любопытством изучающее высосанную оболочку жука.

19

Ее содержали в министерстве любви. Это единственное, что она понимала. Причину ареста ей не сообщили. Она не ведала, может ли еще надеяться на освобождение. Не знала, где расположена эта каталажка — выше или ниже уровня земли: сюда ее швырнули в коматозном состоянии, а до этого таскали вверх-вниз по нескончаемым лестничным маршам, стукая головой о стены. Длительность своего заточения она так и не определила. Без дневного света, без часов счет времени терялся. Даже минилюб она скорее почуяла нутром, нежели угадала по разговорам: ее окружали неописуемо холодные каменные застенки; время от времени являлись бледные конвойные, чтобы оттащить того или иного арестанта навстречу злому року; где-то в глубине стен бурлили многочисленные шумы несчастья. Все это было узнаваемо, поскольку она всю жизнь предвидела, что окажется здесь; все подробности, давно вошедшие в ее плоть и кровь, научили себя узнавать.

В камере были облицованные белым кафелем стены и убийственно холодный бетонный пол. Освещение, необычайно резкое, которое ни на миг не выключалось, проникало, как шум, прямо в нервные окончания. Воздух представлял собой мешанину всякой вони — мочи, кала, гнили, хлорки. Вдоль стен тянулась узкая скамья, на которой теснились арестанты всех мастей: воры, проститутки, спекулянтки, горластые алкоголики и редкие перепуганные политические в синих, как у Джулии, комбинезонах. К стенам крепились телекраны — по одному на каждой: никаких программ они не показывали и только добавляли пронзительные ноты к слепящему свету. Из них в ответ на каждое нарушение внутреннего распорядка то и дело вырывались грозные окрики: «Руки из карманов в камере!», «Разговорчики в камере!», «Вплотную не придвигаться!». Политические смиренно подчинялись, тогда как преступники попроще огрызались внаглую, а то и пропускали запреты мимо ушей.

Многие и вовсе чувствовали себя как дома. Надзирателей звали по именам, через глазок выпрашивали у них сигареты, отпускали сальности в адрес их жен, которые чего только не вытворяют, когда мужья не путаются под ногами. Если для наведения порядка в камеру врывался наряд охранно-конвойной службы, некоторые даже устраивали потасовку, но вечно получали по первое число. Они, невзирая на все свои выходки, оставались у тюремного начальства на хорошем счету и получали массу поблажек. Им действительно порой перепадали сигареты. Они умели подольститься к надзирателям, потрепаться и выгадать что-нибудь для себя. Если за нарушения дисциплины их наказывали крайне редко, то политических зверски избивали даже за «неуважительную позу». Политическим доставалось и от прочих арестантов: их походя пинали дюжие мужики; когда камера была переполнена, их первыми скидывали со скамьи на пол; у них привычно отбирали пайку хлеба — в те редкие моменты, когда хлеб выдавали. Один дородный грабитель со смаком расписывал, какие пытки ожидают политических в специально оборудованных камерах. А под конец удовлетворенно добавлял:

— Мне лично скоро на этап — в лагерь повезут: это, считай, санаторий. Я уже срок мотал, меня этим не напугаешь. А попадись мне там ваш брат террорист — поджарю и с горошком сожру.

В одном углу находилось отхожее место. Пользование им в переполненной камере было жутким испытанием. Особенно тяжко приходилось женщинам-партийкам: всякий раз им требовалось дополнительно повозиться со своими комбинезонами. В домашних условиях Джулия просто снимала комбинезон в уборной и вешала на крючок, чтобы не задрызгать. Здесь, естественно, женщины никогда не решались на такой шаг; вместо этого они спускали комбинезон ниже бедер и торопливо поддергивали ткань спереди, прикрывая грудь. Поскольку сиденья на унитазе не было, голый женский зад, который просматривался отовсюду, зависал в воздухе на все время отправления естественных надобностей. Преступники, конечно, глумились, отпускали похабные насмешки и требовали от женщин не скрывать промежность. Если арестантке случалось задержаться, телекран начинал орать на нее за непристойное поведение. С Джулией это происходило каждый раз: сломанная кисть не позволяла ей проворно спускать и натягивать комбинезон. Начинались улюлюканья и оскорбления, общее веселье нарастало и заканчивалось только с воплем телекрана: «Шестьдесят — восемьдесят Уортинг, прекратить непристойности в камере!»

Между подобными эпизодами тянулись пустые часы ожидания. Сознание Джулии металось от постоянной боли, которая не позволяла ей унять страх, до страха, не позволявшего унять боль. К этому примешивалась и вызванная беременностью тошнота, которая то усиливалась, то отступала вместе с запахами нечистот. Кисть чудовищно распухла, указательный и средний пальцы не слушались. Видимо, наиболее хрупкие кости были переломаны в нескольких местах и впивались в мышечную ткань. Что происходит после перелома, если не соединить костные отломки? Выяснилось, что Джулия в этом не разбирается. Как-то раз она попыталась самостоятельно вправить фрагменты костей, но боль была такая, что ее всю скрючило, а из телекрана тут же прогремел очередной визгливый нагоняй. Время от времени ее преследовала мысль о таблетке, которая могла заваляться в кармане. Воспоминание о приеме той последней пилюли если и сохранилось, то смутно и где-то очень далеко, а надежда на облегчение боли заслоняла собой все остальное. И потом: если в пакете, полученном от миссис Мелтон, была дырка, оттуда ведь тоже могла выпасть хотя бы одна таблетка? Вновь и вновь Джулия пробовала пошарить в кармане здоровой рукой, и каждый раз телекран рявкал: «Шестьдесят — восемьдесят Уортинг, руки из карманов в камере!» Она не могла сдержать стон, а руки сами собой вытягивались по швам.

Во время одного из таких поползновений Джулия вспомнила, что у нее на груди до сих пор пришпилен знак «Великое Будущее». Он определенно был при ней на последнем свидании с